Ирина Либерман – Рыжий

-Ну, кто тут у нас…? – слышится голос пьяного и его большая красная пятерня с предельно возможной для неё аккуратностью вынимает из темноты что-то тёплое. На свет показывается светлый, поросший короткой рыжей шерстью, бок. Бок мелко дрожит. –Эге, да тут целый щенок! Какой ты славный, рыжий… какой ты славный!
Щенок и вправду хорош – еще совсем маленький, рыжеватый, с большими блестящими глазами и чёрным носом. Он напряженно смотрит на пьяного, пытаясь понять, что сейчас произойдёт. А пьяный смотрит на него, как на неожиданно найденое сокровище.

-Пойдем со мной, пожалуй, – не долго думая, говорит он то ли сам себе, то ли щенку. – Такого я и искал. Это надо же, какая находка!
Он подносит щенячью морду близко к своему лицу, зачем-то обнюхивает её – мало ли что придет в голову пьяному – а затем вдруг целует зверя в лоб. Прикосновение горячих губ и запах водки пугают щенка и он начинает ёрзать в руках и скулить. Но пьяному всё равно.

-Идём, с*кин ты сын! – развеселившись, говорит он щенку. – И нечего на меня обижаться – с*кин сын ты и есть. Мамка твоя была определенно с*ка. А папка – тот был знатным кобелём!

Он хрипло смеётся над собственной, как ему кажется, удачной шуткой. Закашливается в грязный клетчатый платок, тело его содрогается от кашля, но он продолжает бережно держать щенка на руках. Откашлявшись, расстёгивает куртку и кладет всё ещё дрожащее тельце за пазуху.

-Ты давай, грейся. Я отнесу тебя домой. Ты только знаешь что? Там моя Лидка, она теперь собак не приветствует. Но ты не бойся, я её разом уговорю. Она увидит, какой ты славный.

Он идёт неверным шагом вдоль деревянных заборов и луна слабо освещает его путь. Щенок пригрелся уже за пазухой у пьяного – там тепло и пахнет потом, табаком и колбасой.

-Знаешь что? – вдруг останавливается посреди улицы мужчина, – Тебе ведь негоже без имени. Как же тебя назвать? Лидка собак теперь не любит, но ведь ты еще и не вполне собака. Ты еще маленький. Ты вырастешь и станешь большим псом, как мой Цезарь.

Он теперь стоит посреди дороги и говорит, наклонив голову в нутро полурасстёгнутой куртки, и с каждым словом вновь и вновь обдаёт светлый комок, жмущийся у него на груди, смрадным дыханием.
-Ты будешь точно, как мой Цезарь. Только Цезарь был овчаркой. Большой овчаркой, большой и доброй. И Лидка моя его очень любила. Он охранял наш дом, и ты, рыжий, будешь теперь жить в его конуре. А ты знаешь, какая просторная конура у Цезаря? Тебе она дворцом покажется. Только главное, чтобы Лидка не очень шумела…
Он еще говорил, говорил долго и порой уже бессвязно; кашель душил его, он то и дело подносил к губам платок; при каждом буханье кашля щенок на груди содрогался и прижимал уши. Тогда пьяный принимался гладить рыжие бока, рыжий лоб, трепал за светлым рыжим ухом…

-Прости меня, рыжий, я тебя пугаю, наверное. Ты знаешь, я ей тогда сказал, что к нам залезли воры… Ну, ты знаешь, она уезжала, а ко мне пришли дружки – Петька и Шурка… да ты слушай…! Мы тогда выпили, пили много и Цезарь спал во дворе. И тут чёрт нас дёрнул. Играли в карты и я проиграл. Мы все трое были уже очень пьяны, я почти не держался на ногах… Шурка сказал, что карточный долг – это святое… а Петька заявил, что я должен сделать то, что они прикажут – денег в те времена у нас не водилось. Я не хотел, не хотел, не хотел… я знал, как он не любит Цезаря, но чтоб моими руками… Будь ты проклят, Петька, чтоб тебе сдохнуть! Чтоб ты до своих последних дней вспоминал, как вложил мне в руки моё собственное ружье. Как своей рукой приставил его к голове Цезаря… Как Шурка держал меня, когда ты, держа мою руку в своей, нажимал на курок. Чтоб тебе каждую ночь снился последний взгляд моего единственного настоящего друга…

Пьяный завыл, закрывая платком рот и злые слёзы катились из глаз и падали горячими каплями на бока, на спину, на голову укрытого под курткой щенка. Они стояли так долго – он отирал лицо, а щенок, подняв вдруг голову, боязливо выглядывал из куртки и нюхал воздух.

-Ну, пойдём, пойдём… – уже грустным и бесцветным голосом пробормотал пьяный. –Она увидит, какой ты славный, какой ты рыжий, какой из тебя пёс вырастет. А ружье я утопил в речке, не бойся… Как же мне назвать тебя? А?

30.03.2015

картинка взята с сайта goodfon.ru